Истории

Шкулев Филипп Степанович (1868-1930).

Про Флориду

Если кто помнит я пейсал до этого про Нью-Йорк и окрестности под тэгом Истории. К Нью-Йорку я еще вернусь, а пока напишу про Флориду, ибо наболело.

Я помню как меня удивляла в свое время мобильность американцев. Как они легко и просто, сменив работу, едут через всю страну в машине со скарбом в другой штат. И обязательно бросают собаку. А потом собака пешком трусит через сотни миль чтобы укусить бывшего хозяина. И вот теперь мне довелось самому поучаствовать в подобном мероприятии. Озаботился я поиском новой работы. Market, как здесь выражаются, is hot, сходил на кучу интервью и в какой-то момент подумал а почему бы не попробовать поискать что-нибудь где-нибудь подальше от ООН и небоскребов. Делается это просто - в LinkedIn к тебе стучатся рекрутеры, а ты у них хоба такой и спрашиваешь а нет ли чего гдетотам. Были позиции в Нью-Джерси, апстейт Нью-Йорке, Северной Каролине, в Техасе, в Калифорнии, но западное побережье для меня слишком далеко. И вот вдруг предложение из Флориды, причем получилось как в кино - поговорили по телефону, потом попросили у меня характеристики с прежних мест работы(я такое знаю только по фильмам, в НЙ такого никто не спрашивал ни разу), потом прислали авиабилет для уже серьезного разговора. Встретили в аэропорту, привезли в офис, пообщались, тут же дали заявление подписать и направление в лабораторию на пописать в баночку и я тут же улетел назад увольняться. Про баночку мне было смешно - мол как пописаешь, так сразу и игого, а чтоб без этого то нельзя. Обычно такое спрашивают когда берут на работу всяких продавцов-грузчиков.

Релоцировался я в Юго-Западную Флориду, она же South West Florida, она же SWFL. Флорида это обычно Майами и Декстер, для старперов CSI Miami. Для любителей Футурамы это еще и стереотипы про старичков и реднеков. Для любителей Married, with children просто реднеки и болота. Для особо продвинутых еще и мыс Канаверал, который тоже на восточном побережье. Для туристов еще есть Орландо с Диснейлендом посередке. Между Майами и Юго-Западной Флоридой находится огромный национальный парк Evergrlades и индейская резервация и соединяет их единственная дорога - Аллея Аллигаторов. Про то что творится на западе Флориды обычно никто не знает и не интересуется. А зря. Это край непуганых белых людей. Здесь очень мало негров и мексиканцев. Здесь запросто на воле ходят здоровенные мужики с татуировкой конфедератского флага, а на машинах номера опять же с флагом конфедерации. Здесь в китайской забегаловке работают пуэрториканцы, а газоны стригут белые. Здесь ржут над блондинками и расистскими анекдотами. Здесь нет индусов, русских, и кваса. Здесь широченные дороги, нет фонарей и камер. Здесь в парикмахерской у тебя спрашивают идешь ли ты сегодня на оружейную ярмарку и сообщают что у них у всех в широченных штанинах с собой таки да и заряжено. Сюда не доплывают кубинцы. Здесь тихо-мирно живут-поживают канадские, английские и немецкие пенсионеры. Здесь огромные дистанции, сплошные равнины и все ездят по правилам. Здесь меньшее значение имеет название города в котором ты живешь, чем название округа. Веб-сайты поменьше даже не заморачиваются часто, для выбора предлагают просто SWFL вместо названия города. Тундра короче.

В этой тундре, например, аллигаторы вполне реальная опасность. Но аборигены говорят что, мол, ты их просто не дразни и руки к ним не тяни и все будет нормуль. Вот мокасины это гораздо хуже. Мокасинами здесь называют коротких толстых ядовитых водяных змей. От них лучше сразу бежать и спасаться. Здесь я не видел, к примеру, ворон, голубей и воробьев. Вместо них здесь какие-то белые цапли ростом по колено. Их можно часто видеть стоящими на крышах машин, которые передвигаются по парковкам перед торговыми центрами. Цапли побольше часто зачем-то летают косяками над городскими парками. Еще выше кружат коршуны. Я не вру нисколько - стоишь токой в пробке, а повыше над дорогой коршун кружит, прям как настоящий. А вдоль дорог пальмы. Зимой. Сюрреализм какой-то, видела бы этот бардак моя бабушка, всплеснула бы руками и дала подзатыльник. На моем доме живут гекконы и еще видел дохлую змею. Ночью видел кошку. Еще говорят есть мелкие медведи и мелкие олени. Охота на оленей здесь серьезным занятием не считается - они мелкие, кости в зубах застревают, непуганые, если хочешь подстрелить оленя просто таскай с собой пистолет, когда попадется олень - подойди к нему и выстрели в висок. Оленю. Сам я оленей не видел, зато видел ламантинов. 

Ламантины, они же морские коровы, водятся в воде, едят всякие водоросли и находятся под угрозой исчезновения. Вернее находились, сейчас их развелось прилично, не прям до хрена, а так нормально. Причем так нормально, что ламантинозащитные организации, десятилетиями кормившиеся защитой ламантинов, сейчас очень недовольны и требуют их еще больше защитить и усугубить, а также всего что понадобится впредь. Ламантины известны тем, что они горячо поддерживают развитие энергетической промышленности Флориды и голосуют всеми плавниками. В частности это проявляется в том что когда холодает, они плывут косяками к электростанциям и греются в теплой воде, сбрасываемой с этих электростанций. Так что если вы такой же поклонник Джима Гаффигана и ламантинов как я, то просто выбираете денек похолоднее и едете к ближайшей электростанции посмотреть как они плюются водой и купаются.

Вы, наверное, думаете что насчет тундры я преувеличиваю. Вот вам для примера телефон. Красный телефон. Если вы когда-нибудь пользовались moneygram, то процедура отправки там простая. Приходишь туда где он есть, подходишь к автомату, вводишь данные и идешь оплачивать. Так везде кроме как у нас. У нас вместо всяких навороченных автоматов телефон. Снимаешь трубку, он тебя соединяет с индусом в Пакистане, орешь ему данные по слогам, он их перевирает в компьютер, потом идешь оплачивать. Такой телефон один на весь город, хочешь автомат - езжай в соседний округ там вроде есть.

Но тундра-тундрой, а движуха здесь приличная. Строительство идет во все лопатки - в основном медицина, гостиницы, жилье. Майами нерезиновый, тем более что это курортный город, не рассчитанный на такое количество народу, шоссе там понастроено широченных до хрена и больше, но все равно все стоят в пробках потому что вытянуто все вдоль побережья и по сути там только три главные магистрали параллельно друг другу. Бюрократии там развелось - дышать трудно, опять же скандалы сплошные с наебаловом со снятием денег со счетов за платный проезд по шоссе и штрафами за проезд на красный. В итоге понаехавшие смотрят по сторонам и потихоньку двигаются западнее.

Квартиру я снял в первый же день. Ищешь по сайтам, находишь цену, созваниваешься, приехал, подписал и тут же тебе ключи. Единственный минус такого подхода - потом тебе еще неделями названивают со всех сайтов где ты оставил инфу и предлагают к ним подъехать и еще квартир снять. Искал самую дешевую, а самая дешевая здесь это в доме 70-х годов с центральной климатической установкой, полностью готовой кухней с холодильником-посудомойкой, парковочным местом, здоровенной лоджией, видом на пруд и пальмы, местом для барбекю, бассейном, площадкой для гольфа и пристанью для каяков. У меня в калькулятор столько цифр не поместится если я бы захотел что-то такое снять в Нью-Йорке. Или Бруклине. Или на Лонг Айленде. Или в Нью-Джерси. Или в Мск. А если бы я отслюнявил еще баксов 200 в месяц, то бассейн был бы с подогревом, а дом был бы с клубом и спортзалом и нормальным интернет провайдером. Прямо белым человеком себя ощущаешь, даже совестно.

С интернетом, как обычно, жопа - один пров, скорость хреновенькая(150мбит за $75), контракт на год, лимит в 1ТБ на объем скачанных данных(!!!), никакая техподдержка и сервис, их собственные модемы, которые нужно арендовать не забесплатно естественно, а если хочешь еще и тв, да еще и фулэйчди, то еще за это дополнительно отстегни, ад и израиль. Но есть альтернатива - какой-то местный дохленький пров с максимальной скоростью 10 мбит. От 10мбит я отказался. Но зато мобильник ловит очень прилично. Высоток нет, места навалом, ставь антенны только в путь. Даже думал вообще только мобильником ограничиться.

Народ здесь простой и душой широкий. Когда я только познакомился с начальством, то спросил какие есть подводные камни. Начальство задумался довольно крепко, потом неуверенно сказал, мол "мы тут все очень расслабленные". И так оно и есть, расслабиться здесь можно легко и быстро. Строительный бизнес здесь любит посидеть в ресторане, затусить в ресторане, провести собрание в ресторане, прийти в гости с полными мешками бутеров из Бургер Кинга, часик лясы поточить, сходить с секретаршей язык почесать, все такое. И я не говорю про владельцев фирм - это времяпровождение уровня проект-менеджеров, агентов по продажам. Съездить на встречу или на объект - это значит в соседний город, час-полтора за рулем в одну сторону, час-полтора там лясы поточить, потом назад, а тут уже и пять часов, пора домой, ужинать. Короче ешь недосыта, спишь без просыпу, да еще и деньги платят. Стыдно. Но это только сейчас. В 2008 когда обрушился рынок недвижимости тут вообще было очень плохо, много специалистов уехали, дома продавались по десять штук и никто не брал. Сейчас зато работа есть у всех и все ищут работников с высунутыми языками. Я здесь из Нью-Йорка, еще один с Гаваев, еще один из Иллинойса, еще один из Джорджии. Из русских я здесь никого не знаю и не видел. Парикмахер сказал он одного русского знает, из Молдавии. Обещал показать потом. В офисе все удивляются что я водку не люблю и при этом каждый раз повторяют что я единственный русский из всех что они знают который не любит водку. А потом добавляют что я единственный которого они знают. И смеются заливисто.

Заняться здесь чем есть и много, но смотря на какой вкус. Если, например, вам хочется на пляж - пляжей тут есть. Но я еще не был пока ни разу, даже не видел. Если вам интересен хайкинг - хайкинга очень много. Национальные парки, городские парки, сообщества любителей хайкинга. Рыбалка - рыбалки еще больше чем хайкинга - хочешь с моста, хочешь с берега, хочешь с каяка, хочешь с лодки, хочешь в реке, в луже, в Мексиканском заливе - везде много всего. Каякинг - каякингом я кстати занялся. Чтобы заниматься каякингом нужно купить жилет, специальные рейлинги на крышу, и собственно каяк. А можно купить надувной каяк в Волмарте, надуть его и плавать всего за 60 баксов, что я, собственно, и сделал. Это сюр если кто не пробовал. Вот ты сидишь в квартире с центральным климатом, холодильником, посудомойкой, компьютером, потом берешь каяк, несешь его через парковку, плюхаешь в воду и вот ты в диких мангровых зарослях, гребешь против течения. Проплываешь мимо нескольких пристаней и вот ты на реке где ни-ко-го. Вообще. Только ты, твой дурацкий надувной каяк, какие-то птицы в зарослях и рыба плещет. Помните Любовь и голуби? Вот примерно такое ощущение. Возвращаешься назад, садишься обратно перед компом и спрашиваешь себя - это чо сейчас такое было? Несколько раз плавал, до сих пор привыкнуть не могу. 

Можно ездить на пострелушки. Оружейные шоу, тиры, соревнования - все что угодно. Но про это в следующий раз. Можно ходить по антикварным магазинам. Во Флориду свозят дофига всякого старья, в одном таком можно часами торчать и всего не увидеть. Потом через неделю приходишь, а у них еще куча всего нового. Можно в гольф играть, полей для гольфа здесь дохера и больше. Все они рядом с водой, поэтому клюшками аллигаторов не дразнить, от мокасинов убегать. Но я, естественно, ничего этого не делаю. Раз-другой туда-сюда сходил, потом поставил стул на лоджию - сигара, кола с виски и обратно в джой втыкать.

Две проблемы тут - одна найти нормального парикмахера, другая в Икею съездить. Парикмахеров уже четыре штуки перебрал, последний вроде ничего, только ехать к нему в два раза дальше чем на работу. Первый был пуэрториканец, он раньше работал на ирландца старого, который помимо стрижки промышлял всякими левыми вещами - у него можно было купить все что угодно, от стероидов до чего-нибудь поогнестрельней, он раньше был мафиозо. Ему было уже лет семьдесят, он курил прямо в парикмахерской, когда пуэрториканец у него хотел его помещение купить тот ему сказал что сначала сдаст ему помещение, посмотрит что за человек, если понравится то продаст. Поработали они какое-то время, потом пуэрториканец нанял женщину и тогда ирландец наконец продал и ушел на пенсию, сказал что с женщинами он работать не может, на хер. Потом пуэрториканец поворачивает меня к зеркалу, а там ебаныйпиздецсуканахуй, объяснял ему, фотки показывал, пох. Потом меня стригла девчонка, но она как-то очень по деловому не дала мне сдачу, потом был негр который заявил что он не умеет делать стрижки с пробором, правда уже после того как постриг, а сейчас Джон. Старый, глуховатый, здоровый лось, у него есть телевизор где показывают черно-белые вестерны. Вроде ничего постриг наконец.

В Икею съездить - это надо ехать в Майами, через Аллею Аллигаторов на восточное побережье. Так вот едешь, смотришь что вроде треть бензобака еще осталась, ну ладно, на трассе заправлюсь. И вот едешь ты по этой аллее, едешь, едешь, едешь, а заправок все нет и нет. Вот вообще. Наконец туристическая зона отдыха, ура, тут-то точно  есть, а нет. И вот выключаешь уже кондиционер и за оборотами следишь, а все нет и нет. И нет и нет и нет, наконец Waze тебе показывает что еще три-четыре мили и ты успех и тут глохнет двигло, скатываешься на обочину и топаешь уже пешком. Потом через полмили тебя подбирают два ямайских негра-растафарианца и смотрят на тебя всю дорогу как на идиота пока ты потеешь от страха и еще спрашивают всякое. Ты не видел огромного знака "Заправься перед аллеей аллигаторов, а то умрешь"? Ты не знаешь что можно позвонить дорожным рейнджерам и они тебе подвезут бензина? У тебя нет страховки ААА? Потом наконец они тебя выпускают и ты бредешь через шоссе к заправке, покупаешь канистру, покупаешь бенз, топаешь назад, по дороге звонишь рейнджерам, которые не удивлены ни разу, потом тебя подбирает грузовик, где водила был раньше дальнобоем и знает что это такое - топать к грузовику с двумя двадцатилитровыми канистрами и ни одна сука тебя не подберет потому что ты черный, да еще и идешь вдоль сетки-рабицы от аллигаторов чтобы они на шоссе не выползали и их машины не давили. Потом наконец заправляешься и потный и вонючий добираешься до Икеи где половины того что тебе нужно нет, потом уже ночью едешь назад и на горизонте пожар и дымом половину неба закрыло. На целый день мероприятие, короче, планируйте загодя. Дурацкая баночка, теперь каждый день думаю что хочу травы покурить, хотя не травокур ни разу.

Снова привет тем, кто меня читал, если такие ещё остались. А если нет, значит просто говорю сам с собой, впрочем, ничего нового.

Чудовища

1 ноября прошлого года на сайте https://illusionism.su/text/84 автор Greenduck выложил рассказ, вдохновленный иллюстрациями Мортенсена. Разбавил от себя рисунками Джона. Они, конечно, не совсем подходят. Но чисто для атмосферы норм.

Старуха кричит каждую ночь. Яростно и громко. Пальцы у неё сухие и корявые, как будто ветки. Находят в темноте сорочку Альки, комкают ткань. Главное — вырваться. Потом начинается еженощный ритуал — принести ночной горшок, помочь спуститься с нагромождения подушек, потом подать стакан воды с щепоткой сон-травы. Старуха ругается, вертит своим единственным глазом, хрипит и поторапливает. Снова взбирается на своё ложе и засыпает. Алька тоже забывается тревожным сном. Главное — не пропустить рассвет. Дел много с самого утра. За ночь старухины волосы отрастают и большая часть выпадает. Нужно их убрать, а то будет потом беда. Расползутся по дому, забьются во все углы и сплетутся там в комки. Алька сжигает их во дворе. Палёные волосы воняют чем-то тухлым, шевелятся и трещат.

Дождаться пока проснётся, затем нужно подать платье. Старуха втискивает в него своё раздутое тело, прячет под кружевами вторую пасть. Платья предпочитает розовые или голубые, а на голову Алька повязывает ей огромный бант. Дальше завтрак, который готовит Паучиха. Подать, накрыть, убрать. Самой стянуть что-нибудь из объедков. Старуха не против, но нельзя брать еду при ней. Потом прогулка. Возможно, в Церковь Гнили, или в парк. Обед, после которого старая обычно спит. Вечернее купание и расчёсывание волос. Ужин. Ночная сказка. Старуха любит Алькины сказки. Там ведьмы едят детей и выходят замуж за принцев. Почти как на самом деле. Потом гасят фонари и свечи. И снова ждать, пока Старуха закричит в темноте.

Работа хорошая. Другие дети Альке завидуют. Старуха почти никогда не бьёт её, кричит много — но то разве проблема? Вот только выполнять обязанности нужно чётко и вовремя. Лентяев Старуха не терпит. До Альки у неё служил паренёк, так говорят она ему отгрызла пальцы, прежде чем отправить к Худым. Глядя на её жёлтые кривые зубы в это просто поверить. Ночью Алька иногда вспоминает маму и тихо плачет. Но тут ведь правило одно — работай. Служишь чудовищам и помнишь кто ты и откуда. Попадёшь к Худым — забудешь всё, что помнил о доме. Начнёшь меняться. Потому сопли подбери и молчи. Правил в Темноградье много и не все понятные. На улице дети могут разговаривать только шёпотом, и только если к ним обратится Чудовище или Худой. Нельзя называть никому своего настоящего имени. Нельзя смотреть в глаза Худым. Если побежал — то умрёшь. Если среди ночи услышишь пение, то заткни уши.

Очередное утро. Плохое утро. Старуха заболела. Вся покрылась зеленовато-синей жижей, запачкала простыни и заскулила, как только открыла глаз. Слизь стекает по её щекам, капает с подбородка, густая и пахнущая протухшим мясом.

— Да ведро же принеси! Живей, видишь, уже на пол натекло!

— Бегу, матушка.

— Да скажи Паучихе, чтобы отвар мне приготовила. Да только не сейчас, дурья башка! Ведро сначала! Ох, беда-беда.

Только и успевай тёплую воду носить. У Альки уже и руки и ноги болят, а слязь опять проступает на складках дряблой кожи. Потом ещё Паучиха прибегает со своей целебной мазью. Целый котелок. Густую дрянь надо хорошо втирать, а она щиплет руки.

— Беда-беда! Ужин же сегодня! А я хворая! — причитает Старуха. — Сюда слушай. Будешь мне на ужине прислуживать.

— Но, госпожа…

— Ничего, принеси мне мои вязальные спицы.

Алька послушно выполняет приказ.

— Теперь на колени!

Девочка дрожит, потому как холодные иглы касаются её ушей.

— Сейчас раз и всё. И будешь глухой, а значит, сможешь на ужине меня обслуживать. Не зареветь бы, иначе не только уши проткнет.

— Да, госпожа.

Старуха откладывает спицы.

— Нет, это от тебя потом вообще никакого проку не будет. Скажу гостям, что ты глухая. Только не подведи меня, девочка. А сейчас подай платье, а потом на кухню Паучихе помогать.

Алька кивает. Вот только руки предательски трясутся, когда она завязывает Старухе бант.

Порядок в доме такой. Иногда приходят гости. Господин Долгоног, Чёрная Молчунья, Сёстры-без-лиц и Шипящий. Слуг оставляют в особой комнате, а сами ужинают пару часов. Тогда-то Алька и встречает тех, кого можно было назвать друзьями, и узнаёт последние новости. Господину Долгоногу прислуживает Воробей, бойкий мальчишка со шрамом на щеке. Чёрной Молчунье — Тетёха, полная девочка, которой хозяйка отрезала язык. Сёстрам-без-лиц — Близнецы. А Шипящему — Рыжая. Никогда дети не присутствуют на ужине. Но это возможность поговорить. Прошлый раз Воробей все уши прожужжал про Грачей. Вроде бы есть дети, которые не служат Чудовищам, но и от Худых умудряются прятаться. Близнецы кивали головами, говорили, что чуть ли с Грачами за ручку не здороваются. Алька только недоверчиво дула губы: где это видано, чтобы дети по Темноградью без присмотра бегали. А если, как Воробей говорит, они в Гнилом лесу обитают, то их если не Худые, то Мокрицы либо Прозрачные сожрут. Да мало ли погани в чащобе живёт? Говорят, там даже Чеморов-двоедушников можно встретить.

Настаёт время ужина. Гости съезжаются с дальних концов, по обыкновению отправляют детей в комнату, а сами поднимаются наверх. Вот только Алька помогает Паучихе и её детям накрывать на стол. Варёные крысы, вороны, целиком запечённые и обмазанные кошачьим жиром, даже паучий сироп. Паучиха расстаралась на славу. То-то довольная, потирает мохнатые лапки и почёсывает брюшко.

— Что-то ты, матушка, свою служанку не оставила? — хором поют Сёстры-без-лиц.

— Захворала я, помощь нужна. Но так глухая она.

Долгоног щёлкает своими длинными пальцами прямо у уха Альки и качает головой. Девочка чудом не вздрагивает.

Паучихины дети, белёсые и влажные, подают подносы, разливают подогретый трупный ром по чашкам. Алька стирает слизь с лица старухи, её рук и ног и полощет тряпку в мутной воде.

— Со слугами нынче аккуратнее надо быть, — Долгоног снова смотрит на девочку, а потом стучит длинным пальцем по своей чашке. — Я вот своему позволял много, вот он и осмелел. Сбежал.

Все, кроме Молчуньи, сочувственно кудахтают, а та складывает пальцы в знак скорби. Молчунья для Альки, пожалуй, самая страшная. Как смолистая капля, из которой высовываются руки и лица.

— Опять эти Граччччи? — спрашивает Шипящий, макая кончик языка в тарелку и выискивая там что повкуснее. Больше всего он напоминает ящерицу.

Долгоног кривится. Он у них негласный лидер, похожий на пугало или причудливое насекомое.

— Никто их найти не может. Худые патрули усиливают. Поговаривают, что Грачи напали на Тифозную Лакомку. Вот только я вам не говорил.

Все опять бормочут, а Чёрная Молчунья отращивает себе второе лицо, искажённое печалью и страхом.

— Держать всё в тайне надо. Грачи знают про маски, если остальные дети узнают, то… Я даже боюсь представить, — Долгоног хмурит брови.

Маски? Рука Альки дрожит, а старуха косится жёлтым глазом. И сразу понятно, что жить Альке осталось до ухода гостей. И никакое старание не поможет. Старуха её даже к Худым отправлять не станет — сожрёт и всё. И щемит так больно-больно. Старое имя, кот на подоконнике, шум за окном и тиканье часов. А ещё приходит воспоминание. Мама прячет лицо в ладонях, потом убирает руки. «Ку-ку!» и Алька заливается счастливым смехом.

Гости вылавливают запечённых мышей из огромной тыквы, причмокивают, складывая на тарелки хвостики. Бежать? Но как? Куда? Алька смотрит на свои ладони, а потом закрывает ими лицо, немного раздвинув указательные пальцы, чтобы было удобно смотреть.

— А где твоя служанка? — Шипящий оглядывается. — Только же здесь была.

Старуха вскакивает на ноги, переворачивая ведро. Вторая пасть с рёвом разрывает платье.

— Не дайте ей уйти! — кричит.

Прижимая руки к лицу, Алька бежит к дверям. Чудовища смотрят куда угодно, но только не на неё.

— Дверь перекройте!

— Скорее! Скорее!

— Она не глухая вовсе!

К счастью девочка успевает выскользнуть в коридор, прежде, чем Чёрная Молчунья застывает в дверном проёме.

Бежать, прижимая руки к лицу, очень неудобно. Но убирать их Алька не хочет. Это её «маска». Вот о чём говорили монстры. Скорее, скорее. На миг она застывает в нерешительности, думая вернуться за остальными. Но в коридорах уже шум и толчея. Девочка бросается на улицу.Мокрая трава хлещет по ногам. Безликие каменные стражи поворачивают головы, когда Алька пробегает мимо.

За воротами город Чудовищ. Каменные мостовые, высокие дома. Кое-где клетки с Уродцами. Один из них тянет корявые пальцы сквозь прутья вслед Альке. Остальные уже не замечают ту, что закрылась «маской». Ноги сами несут к Гнилому лесу. Пусть уж лучше Прозрачные или Мокрицы сожрут, чем попасть к Чудовищам. Туда, вниз, к озеру, через мост и по тропинке. Над холмом зависли две гигантские косматые головы. Вращают глазами, перекрикиваются между собой на непонятном гортанном наречии. Наблюдающих принято побаиваться, хотя никто из них ни разу не вступил в контакт хоть с кем-нибудь кроме своих. Зато Алька узнаёт, что «маска» от них не помогает. Оба Наблюдающих провожают бегущую взглядами. 

Вот и Гнилой лес. Кривые деревья, покрытые зелёным мхом, качают листьями. Ботинки тут же промокают, под ногами чавкает грязь. Лучше не приглядываться к ней, иначе увидишь тысячи мелких червячков и насекомых. Алька задыхается, находит холмик , вскарабкивается на него и только теперь даёт волю чувствам, отнимая руки от лица. Слёзы бегут по чумазым щекам, её трясёт от пережитого. Через час она уже снова в пути. Хлюпает по грязи, продвигаясь вперёд. Лишь бы подальше от Темноградья. Но теперь на девочке маска, сделанная из кусков собственной юбки. Одни глаза поблескивают. А в руках кривая палка. Плохое оружие, но лучше, чем ничего.

Девочка всё чаще замечает птиц. То ворон усядется на сук и смотрит внимательно, то синичка-пичужка вьётся над головой. И Алька особо не удивляется, когда из чащи навстречу выходят её встречать. Странная процессия.

Их пятеро. Во главе пузатый паренёк в маске с большим клювом. В его руке длинный шест с гори-фонарём. Остальные держатся за его спиной. Все в масках из кожи, дерева и ещё неизвестно чего.

— Как зовут тебя, беглянка? — главный старается говорить грозно.

— Алька, — девочка озирается по сторонам.

— Что ищешь тут?

— Пристанища, ночлега, — она слегка дёргает плечами. — Сами не догадываетесь?

— Как про маску узнала?

— Случайно услышала разговор Чудовищ. Повезло.

Дети перешёптываются.

— Сними её, чтоб мы видели, что не Чудовище и не Уродец.

Алька послушно разматывает тряпки. Пузатый снимает свою маску, показывая хмурое и конопатое лицо.

— Добро пожаловать к Грачам, — говорит он торжественно, а потом напяливает маску, и в голосе его уже нет ничего необычного. — Ты принесла что-нибудь из Темноградья?

Алька качает головой.

— Только одежда, которая на мне. Я бежала в спешке. Там остались друзья…

— Жаль. Ладно, пошли. Это, похоже, про тебя Воробей говорил.

— Воробей? А что говорил-то?

— Что ты упрямая, и тут его доставать будешь

Алька только сердито сопит, снова наматывая свои повязки.

***

На смену лету приходит осень. Но и она уже заканчивается. Мох на деревьях серый и свисает длинными космами. Всё чаще дует холодный ветер. Грачи обосновались в пещере. Худые сюда не захаживают, но всё равно надо быть аккуратнее. Потому у входа стоят клетки с ручными птицами. Пернатые хорошо врагов чувствуют.

Зато возле Темноградья Худых теперь гораздо больше. Виной тому, конечно, стали сами Грачи, совершившие несколько удачных вылазок. В одной Алька даже участвовала, несмотря на недовольный бубнёж Воробья. И каково же было удивление девочки, когда в жалкой лачуге жила Старуха. Та самая, что когда-то держала у себя Альку. Теперь ей прислуживал Уродец. Какой позор! Наказали её, видимо, за обман с глухотой. Грачи загнали Старуху в подпол и там закололи пиками. Алька лично воткнула остриё в жёлтый глаз. Уродца повесили прямо во дворе. Запасы у ведьмы оказались скудными, но нашлись несколько выдолбленных шкур Мокриц. Пригодятся зимой.

Даже те чудовища, которые любят уединение, теперь перебирались за городские стены. Каждая вылазка в Темноградье становилась ещё опаснее. Углый не вернулся. Топотун говорит, что голову Углого над Северными воротами повесили, перед этим вынув мозг и посадив внутрь светляка. Может брешет. Топотун соврёт — недорого возьмёт. Но Углого нет и это факт, а парень был толковый. За прошедшие месяцы их отряд пополнился ещё тремя: Сивый, Каша и Костяника. Хорошие ребята. Воробей правда глупости про них говорит, всякое разное. Но даже если так, Альке особо дела нет. Воробей вообще много чего говорит. Но Альке нравится. Особенно, когда лежишь, уткнувшись носом в его плечо, а он что-то рассказывает и рассказывает. Что Прозрачные это не духи, как многие думают, а Чудовища, которые не правильно вылупились из Уродцев. А у Наблюдающие живут в большом летучем городе. И что за Широким морем есть Туманный город, жители которого не похожи ни на кого и передвигаются в повозках, запряжёнными прямоходящими птицами. Как это, Алька не знает. Да и ко всем этим историям относится скорее как к сказкам. А вот Воробей, кажется, в них верит.

Он иногда кричит во сне. Однажды ночью кричал: «Не надо, мамочка! Не надо!» Страшно так, с надрывом. Алька тогда его растолкала, а он ничего вспомнить не смог. Говорил только, что будто душа испачкалась. Выдумщик. Как душа испачкаться может, если она невесомая и прозрачная? По крайней мере так Хумус говорит. Он у Грачей вроде лидера.

Через три дня после того сна состоялся у Альки с Воробьём странный разговор. Мох на деревьях тогда начал скукоживаться, а с неба сыпалась мелкая снежная крупа.

Очаг греет плохо, потому Алька плотнее прижимается к пареньку, пряча холодный нос у него на груди.

— А что ты помнишь про маму? — вдруг спрашивает Воробей.

Надо сказать, что даже у самых близких это не принято. Мама — это неприкосновенное, сокровенное и только твоё. Потому Алька даже замирает, но находит силы ответить.

— Она тёплая, пахнет домом, когда улыбается, то у неё ямочки на щеках. Она умеет петь и звать хорошие сны. А ещё…

— А она может быть похожа на Худого? Или на Чудовище?

Алька даже голову поднимает:

— Нет, что ты! Она же мама!

— Да, ты права, — почти шёпотом отвечает Воробей. — Ладно, пора спать. Завтра идти за ягодами с утра.

Он замолкает, никаких историй и сказок. Просто лежит и смотрит в потолок.

***

Зима вступает в свои права окончательно и бесповоротно. Замела Гнилой лес, укрыла холмы белым. На снегу особенно хорошо заметна кровь.

Шесть дней назад основной костяк Грачей ушёл к Темноградью добывать еду. Собирались напасть на сторожевой домик, застать Худых врасплох и прикончить. Но так и не вернулись. Каша вызвался пойти на поиски, Алька увязалась с ним. И знала ведь, чувствовала, что больше не вернётся. И всё равно пошла.

Хумус ещё жив, хотя он насажен животом на длинные костяные пики. Зазубренные и кривые, они застряли в его внутренностях как крючки.

Худые это умеют — привязать жизнь. Если не прекратить страдания, то Хумус ещё много часов будет умирать. Мучительно и страшно. Каша держит в руках нож. Тусклое лезвие дрожит.

— Где остальные? — спрашивает Алька, боясь услышать ответ.

— Забрали всех… ооо… И Воробья твоего, и Костянику, и Топтуна. Увели к Мрачному дому. Давай, Каша, не могу уже…

Тот хмурится, но твёрдой рукой режет горло. На снегу ещё больше крови теперь, а Хумус затихает.

— Вернуться нужно, — голос Каши дрожит.

— Я не вернусь, — Алька смотрит в сторону. — Всё равно никого нет больше.

— И куда ты?

— К Худым. Или умру, или забуду всё. Всяко легче. Ты со мной?

Каша молчит, смотрит на кровавый снег. Алька кутается в свой полушубок, крепче сжимает в руках длинный нож. Тишина. Только слышно, как вдалеке подвывают Вызерги. Девушка отворачивается. Первый шаг самый трудный. Похрустывает наст под ногами. Она выдыхает, когда слышит сзади Кашу. Странное чувство, когда одновременно рада, что не одной на смерть идти, а с другой стороны Кашу за собой тянет. Сам бы не решился, хоть и любил свою растрёпанную. По-настоящему любит. Как и Алька с Воробьём друг друга.

Медленно идут. На Поляне невест невыносимо тихо. Стоят долговязые фигуры, привязанные за волосы к кривым деревьям, укрытые снегом и неподвижные. Воробей рассказывал, что Невесты принадлежали Лесному царю. Но тот ушёл из этих земель, а своих наложниц привязал к деревьям, чтоб не убежали. Летом они заодно и дорогу к Мрачному дому охраняют, лакомясь мясом незадачливых путников. А сейчас замёрзли и окоченели. Одна не спит. Следит тусклыми глазами, даже чуть голову поворачивает вслед. Ткнуть бы её ножом, суку бледную. Да только проснуться может совсем и тогда несдобровать. С поляны не выпустит.

Тропа петляет, а потом как-то незаметно превращается в мощёную дорогу. По обеим сторонам от неё столбы с гори-фонарями. Тишина здесь густая, а в морозном воздухе чувствуется запах пепла.

Обитель Худых — высокий дом, чёрный, как сажа. Каменные стены, огромные окна и покатая крыша. А ещё есть флюгер в виде глаза. За стёклами мелькают бледные лица. Худые не нападают, ждут и смотрят.

— Я пришла говорить, — голос Альки дрожит.

Бесполезная маска не совсем бесполезна — она скрывает слёзы на щеках.

— Я вас не боюсь, — тихо говорит девочка, бросая на снег горсть зубов разных размеров. Это зубы Чудовищ, её собственные боевые трофеи.

— Теперь вы бойтесь нас! — Алька срывается на крик. — Потому как будут ещё Грачи! И однажды они придут за вами!

Каша не выдерживает, бросается прочь. Алька не поворачивается, но слышит его крики и звуки разрываемой плоти. Зря побежал, нельзя ведь. Её Худые не трогают, только смотрят. Двери Мрачного дома открываются. На пороге Худой в старом цилиндре и поношенном пальто. Лицо искажено широкой улыбкой. Густая чёрная борода топорщится в разные стороны. А ещё глаза. Их Алька замечает только мельком, но даже беглого взгляда хватает. Выпученные, с огромными зрачками. Такие глаза могут быть у того, кто заходится безумным смехом или кричит от ужаса.

Худой манит Альку рукой. Тёмные коридор, а за ним широкая комната. У стен друг на друге стоят клетки с Уродцами. Алька сразу видит Воробья. Раздутая голова, рот сполз на подбородок, а редкие волосы облепляют влажный лоб. Левая рука длинная и больше напоминает птичью лапку. Но это точно он. Смотрит жалобно и пытается что-то сказать. Но Худой надолго не задерживается в комнате с Уродцами, а проходит дальше. В следующем зале высокий стеллаж, на котором стоят бутылочки разных форм и размеров.

— Что это? — спрашивает Алька.

— Воспоминания, — Худой улыбается ещё шире.

Голос у него скрипучий, как будто царапает голову изнутри куском битого стекла.

— Те, что вы забираете у детей?

— Те, что мы им возвращаем. А вот и твои. Хочешь?

Бутылочка Альки совсем небольшая, с изумрудно-зелёной жидкостью.

— Выпьешь — вспомнишь маму. Настоящую.

«Ку-ку, моя милая!»

— Я и так её помню.

— Тогда верни Воспоминание мне и можешь идти своей дорогой.

Она крепче сжимает бутылочку. Верит ли? Конечно, верит. Всем известно, что Худые не умеют лгать. Дрожащими пальцами откупоривает бутылочку и пьёт. Горькая и солёная жидкость обжигает горло.

Алька вспоминает всё. Ободранные обои и цветок на ковре, похожий на осьминога. Синие пятно на столе, от того, что кто-то когда-то перекинул банку чернил. И маму. Она совсем не такая. Нет, у неё есть ямочки на щеках, но она их никогда не показывает Альке. От неё пахнет молоком и домом, но Алька почти не знает этот запах. Мама часто кричит. За то, что Алька намочила пелёнки, за то, что разбросала игрушки, за то, что испортила маме жизнь. Той ночью девочка успевает открыть глаза прежде, чем её лицо закрывает подушка. Пыльная, старая. Когда-то Альку вырвало на неё и сейчас этот запах тоже тут. Детские ручки колотят по кровати, вцепляются в простынь. Всё слабее.

Теперь всё становится на свои места. Каждый здесь такой, преданный самым дорогим человеком. Злость закипает, бурлит в крови. Растекается гноем по венам. Они хотели забыть, но такое нельзя забывать. Такое нельзя прощать. Никогда. Пусть теперь её боятся, пусть теперь её считают Чудовищем! Пусть! Пусть! Пусть!

Где-то вдалеке мерцает слабый огонёк. И всего-то нужно просить то, что прощать нельзя. И упасть снова в мир людей. Ринуться с головой, молясь, что новая мама будет хорошей, что не предаст, не сделает больно. Что будет любить, звать хорошие сны и улыбаться с ямочками на щеках. Гораздо проще утонуть во Тьме. Дать захлестнуть ненависти с головой. Отрастить клыки, чтобы кусать первой. Когти, чтобы рвать плоть. А однажды пригласить господина Воробья на ужин с варёными мышами. И ждать, пока дети не научатся прятаться под масками.

Худой смотрит на девочку, которая застыла на границе Света и Тьмы. В его взгляде и смех и отчаянье. На его памяти ещё никто не ушёл туда, где ярко. Но, он не так давно в Мрачном доме. Может эта малышка станет первой?

Мизантроп. Короткий рассказ.

В купе никого не было. Я сел у окна и раскрыл книгу. 

С шумом открылась дверь. Вошел субъект с большим чемоданом. Я снова погрузился в чтение, поскольку не имел никакого желания завязывать знакомство. Лишиться одиночества было бы слишком большой потерей. 

— Вы занимаете мое место. 

 — Ваше место? 

 — Пожалуйста, проверьте. 

Я забыл, в какой карман спрятал свой билет, но наконец нашел. 

— Ваше место номер тридцать четыре, а это место — номер тридцать девять. 

Я пересел напротив. Мне не хотелось уходить от окна, я намеревался любоваться пейзажем. 

— Ваш багаж. 

 — Мой багаж? 

Он показал на полку. 

— А… Вы имеете в виду мое пальто… 

 — Согласно правилам — это багаж, поскольку занимает место, предназначенное для багажа. 

Я забрал пальто с полки. Он с усилием поместил туда свой чемодан, разъясняя мне попутно, что этот участок полки должен находиться в исключительном распоряжении пассажира, обладающего правом занимать место номер тридцать девять. Поезд тронулся, несколько резковато. Я приступил к созерцанию пейзажа. 

— Вы заняли место номер тридцать восемь. 

Я обернулся — на спинке кресла действительно находилась эмалевая табличка с этим номером. 

— Место номер тридцать четыре — там… 

Он указал на угол у дверей. 

— Но какая разница? Ведь в купе больше никого нет. 

 — Дело в принципе. 

Передо мной был выбор: либо вступить в открытый конфликт с этим маньяком, либо подчиниться. В обоих случаях я сумел бы дать ему удовлетворение, хоть и различными способами. И тогда я решил уйти из купе.

Встав, я чуть не потерял равновесие — локомотив, ускоряя ход, рванул вагоны. Чемодан над его головой сдвинулся на край полки. У меня мелькнула мысль, что следует ожидать новых рывков при следующем ускорении. 

Не говоря ни слова, я пересел на тридцать четвертое место, менее удобное относительно пейзажа, но зато дающее более выгодную диагональную точку наблюдения за чемоданом моего попутчика. 

Поезд притормозил, и чемодан сдвинулся обратно в глубь полки. Я начал сомневаться в правильности моих расчетов, мне следовало, как оказалось, учитывать и эффект торможения. Может, все же лучше перейти в другое купе? 

— Да, да, уважаемый. Правила всегда следует соблюдать, — торжествующе сказал он тоном поучения. 

Это определило мое окончательное решение — я остался с твердым намерением продержаться до конца. Ведь поезд еще не набрал полной скорости, так что надежда оставалась. 

Я прикрыл глаза. Помимо книги и пейзажа, остается еще третье удовольствие от поездки — дремота. Но я не дремал — из-под прикрытых век я мог наблюдать за полкой, не привлекая к себе внимания, чего не смог бы делать читая или любуясь пейзажем. 

Расчет оказался верным. Медленно, но неуклонно чемодан передвигался к краю. Между мной и его центром тяжести установилось интенсивное взаимопонимание. Решающий момент приближался. 

И все же я решил дать моему попутчику шанс. Не из гуманных соображений и уж никак не из любви к ближнему. Из любопытства. 

— Вы, похоже, принадлежите к ярым сторонникам правил. Можно узнать — почему?

Он оживился, явно то была его любимая тема. 

— Видите ли, правила необходимы для того, чтобы сохранялся порядок. Без правил начинается бардак. 

— Тогда я хочу вам кое-что предложить: давайте поменяемся билетами. Вы займете мое место, а я — ваше. Так мы не нарушим правил, поскольку билеты у нас не именные, а на предъявителя. Что скажете? 

Некоторое время он ошеломленно молчал. 

— А для чего, собственно? 

 — Потому что я люблю сидеть у окна. А вы? 

Я ожидал ответа. Если бы он согласился, то был бы спасен.

— Но ведь место тридцать девять — мое! 

 — Я вас понимаю, да, это была бы манипуляция. Правила не могут быть абсолютно точными, однако это вовсе не значит, что нам позволено ими манипулировать. Разве не так? 

 — Ну конечно… 

 — И вы, следовательно, отождествляете правила с Провидением. 

 — С чем? 

 — С Провидением, с Судьбой. Правила исключают произвольность, то есть случайность, то есть хаос, стало быть, они олицетворяют собой глас Провидения, знак Судьбы. 

 — Вы это как-то так называете… 

 — Я говорю то же, что и вы, только другими словами. Вы говорите: порядок, я говорю: Провидение, вы говорите: бардак, я говорю: хаос, но ведь это одно и то же. Следовательно, правила имеют в себе нечто божественное. Теперь я понимаю, почему они для вас святы. 

 — Правила, уважаемый, — это правила, и все. 

 — Вот и чудесно, — сказал я и прикрыл глаза в знак того, что больше нам говорить не о чем. Так и было в действительности. 

Когда чемодан свалился, он, пораженный в висок металлическим кантом, сполз на пол. Я думал, что он потерял сознание, и клянусь — я не желал этого, хотя бы потому, что теперь был в полной растерянности. Как приводят человека в чувство? И вообще — такие осложнения… Беспомощно оглядываясь, я увидел стоп-кран, снабженный надписью: «В случае опасности — сорвать». Опасность была налицо: если кто-нибудь не окажет ему первую помощь, его состояние может ухудшиться. Я сорвал. 

В результате поезд опоздал на два часа, что привело к хаосу в движении поездов на дорогах всего региона. Однако это нарушение порядка нисколько не помогло — он, как выяснилось, умер мгновенно. Но я, несмотря ни на что, все время действовал в соответствии с правилами. Мне не в чем себя упрекнуть.

О НАЧАЛЬСТВЕ

Студентка нашла мужчину в шкафу: он там жил и носил ее вещи