18 век

Очень красивый кинжал (Дха) с ножнами из Таиланда. Дата: 18–19 век. Материал: серебро, сталь, лак.

Захват 55 кораблей практически без боя: одна из крупнейших катастроф Британской империи.

 Вообще, дорога по морю считалась сравнительно безопасной, поскольку средства наблюдения и обнаружения в ту эпоху отличались примитивностью. Грубо говоря, сидел человек на мачте и говорил что видит. И риск обнаружения противником конвоя существовал всегда, но риск высадки на английское побережье больше беспокоил Адмиралтейство. Поэтому решили, что довольно безопасно отправить большой караван практически без защиты в Америку. Сэкономленное охранение попридержать у родных берегов – на всякий случай. И решение это приняли в 1780 году. Тем более, по последним данным, объединенная испано-французская эскадра как раз ушла в Брест чиниться и пополнять запасы. На этом как-то лорды успокоились и сместили фокус пристального внимания – стали готовить отправку массы грузов в помощь экспедиционному корпусу в Америку. В итоге прозевали выход неприятеля в море. И хотя локаторов в ту пору еще не изобрели, но зоны постоянных ветров мореплаватели уже выучили наизусть. Оттого общие межконтинентальные маршруты были всем знакомы. А путешествие окружными путями грозило или крушением, или нехваткой продовольствия из-за капризов подчиненных Эола.

 Словом, в Англии подготовили немаленький караван, которому дали для охраны всего-то один линейный корабль 3 ранга (74 пушки) и 2 фрегата (36 орудий на каждом). Правда, специально для такого случая арендовали пяток посудин Ост-индской компании (от 28 до 32 пушек на каждом), славившихся мореходностью и неплохим вооружением. Их команды отличались задиристостью и были ближе к пиратам. Ну и купцы несли какую-то артиллерию. Всего набралось 63 вымпела, которые везли цельный пехотный полк и массу снаряжения – оружие, палатки, упряжь, артиллерийский припас, продовольствие. Вдобавок, этой же оказией решили отправить и казну для подпитки администрации и гарнизонов. 

 На беду англичан, им наперехват вышел флот, состоявший из 31 линейного корабля и 6 фрегатов. Наислабейший нес 36 пушек, а основная масса – вдвое больше. За флагмана и вовсе числился знаменитый 120-пушечник "Сантисима Тринидад", равного которому попросту не нашлось бы на тот момент во всем мире. Правда, командовали объединенными силами два адмирала весьма почтенных лет – 69 и 73 лет. Причем старшим и по возрасту, и по званию был испанец. И французы противились субординации, считая его излишне древним – их-то представитель на цельных четыре года моложе! Старичок не торопился и действовал аккуратно. Его эскадра обнаружила противника в час ночи 9 августа 1780 года, но сразу в бой не бросилась, поскольку сначала предполагали, что такую махину должны охранять косяки линейных кораблей. Вместо этого опытный испанец Луис де Кордова (именно так звали пожилого адмирала) изменил маршрут таким образом, чтобы максимально сблизиться с противником. В темноте воевать на море было еще не принято. К тому же, стоял густой туман, дополнительно ухудшавший видимость. 

 Чтобы ввести противника в заблуждение, испанцы погасили все ходовые огни на своих кораблях. Навигационная иллюминация осталась только на флагмане, что сработало превосходно. В темноте за британским флагманом удержались только 5 купцов и два фрегата. Остальные силы конвоя уцепились за огни "Сантисимы Тринидад" и к утру основательно перемешались с испанцами. В 4:15 утра 9 августа как-то одномоментно стало понятно, что ситуация англичан аховая. Большая часть каравана сдалась без единого выстрела. Несколько кораблей попытались ерепениться, но их быстренько утихомирили залпы с линейных громадин. Причем никого не топили, а старались бить по носу или рулю – чтобы лишить хода. Флагман англичан попробовал огрызаться, но быстро понял, что его усилия попросту смехотворны. И пользуясь выгодным положением (в стороне от общей свалки), сумел ускользнуть вместе с подопечными, которые держались его ночью. Испанцы особо не препятствовали – сбивали поплотнее то, что набилось в силки в ночной неразберихе. Все пять ост-индийцев остались на испанской стороне. Позднее их переделают во фрегаты. Собрав призы и даже не оценив масштаб добычи (количество трофеев и без того впечатляло – 55 кораблей), испанцы ушли в Кадис. Где уже подробно рассмотрели захваченное и подивились повторно. 3144 пленных, одних кораблей с военным снаряжением на 600 тысяч фунтов и казна в золотых слитках и монетах – этой вообще ровно миллион. Словом, для англичан то была катастрофа, которую не переплюнула по масштабам даже трагедия каравана PQ-17, столь часто поминаемая во второй половине века XX. 

 Разгром у мыса Санта-Мария здорово встряхнул экономику Англии. Помимо убытков казны, стоит упомянуть массовое разорение страховых компаний. Удалось собрать страховок на сумму только 1,2 миллиона. Да и то ценой уничтожения целого сегмента рынка. Так что англичане не любят поминать 9 августа 1780 года даже сегодня, хотя хорошо помнят это событие. По сути, виноваты в происшедшем были лорды Адмиралтейства, пренебрегшие разведкой и нарушившие массу базовых правил организации подобных мероприятий. Но виноватым назначили капитана Джона Мутрея, командовавшего силами эскорта. Правда, его не расстреляли и не посадили в тюрьму, а отстранили от командования. Однако даже это современники тогда посчитали излишней строгостью. Знаменитая фраза "был наказан не по своим промахам, а по размеру несчастья" появилась в лондонской энциклопедии в 1829 году. И с тех пор кочует по всем изданиям в качестве иллюстрации последствий. Справедливости ради стоит отметить, что опала капитана продлилась год, а потом его восстановили в звании и корабль доверили. Так что больше всех пострадали страховщики и репутация Владычицы морей, остальные отделались легко. Даже пленные – испанцы отнеслись к ним на удивление мягко и внимательно. Хотя большинство исследователей считают, что причиной великодушия испанцев кроется в поведении адмирала Родни, 8 января того же 1780 года учинившего у мыса Финистерре разбой испанских купцов масштабом поменьше. Адмирал тогда хорошо обошелся с пленными, чего испанцы не забыли, и при случае отплатили той же монетой. Где-то даже с большей щедростью – победа Родни раза в три скромнее, если считать по тоннажу.

"Squadron"

Живые контейнеры

 Оспа, натуральная оспа, черная оспа — это разные имена смертельно опасного вирусного заболевания, которое в силу неизвестных причин эволюционировало из сравнительно безобидной болезни одомашненных животных.

 Натуральную оспу, кроме прочих сомнительных ништяков, в Европу из Ближнего Востока притащили крестоносцы. До некоторых пор такая оспа средневековых лекарей особо не беспокоила, и считалась обычной детской болячкой, типа ветрянки. Но все изменилось с началом европейской экспансии в Америку. Различия в организмах европейцев и местных жителей повлекли определенную мутацию вируса и оспа начала косить всех американцев – и приезжих, и коренных. Уже к концу XVIII проблема выросла до масштабов потенциального вымирания колонистов и вообще населения Америки, но до не которых пор спасения не было.

Francisco Javier de Balmis

 Пока однажды, совершенно случайно, английский врач Эдвард Дженнер случайно не заметил, что переболевшие коровьей оспой доярки не заболевали оспой натуральной. Проверив свои наблюдения экспериментально, Дженнер установил, что если привить здоровому человеку коровью оспу, то другая оспа к этому привитому уже не пристает. Результаты исследования доктор опубликовал в 1798 и после этого в Европе началась прививочная кампания.

 Болезнь свирепствовала на всех континентах, но привезти вакцину, например, в Америку или Китай тогда было невозможно, просто за отсутствием холодильников, термосов или иных пригодных технологий. Как же ее туда доставить?

 Проблему решил испанский военврач Франциско Хавьер де Бальмис. Родился в Аликанте в 1753 году, в семье цирюльника Антонио Бальмиса. По семейному завету Франциско пять лет учился в военном госпитале Аликанте и в 1775 году поступил на флотскую службу. В 1781 году он получил звание хирурга и перевелся в полк в Заморе, с которым отправился в Америку в составе экспедиции маркиза Сокорро: Ла-Гуайра, Гавана, Веракрус, в течение трех месяцев был директором больницы Халапы, потом главным хирургом военного госпиталя Сан-Хуан-де-Диос в Мехико, тогдашней столице Новой Испании. В Мексике долго изучал местную флору и туземные средства лечения, после чего, по возвращении в Мадрид в 1794 опубликовал Трактат о пользе агавы и бегонии. В общем, человек в медицинской профессии был вполне заслуженный и в скорости стал врачом короля Испании Карла IV.

 Конечно, Франциско знал об открытии и успешном применении вакцины против оспы. Знал и проблему ее транспортировки. И все же, убедил короля Испании в 1803 году отправить экспедицию в Америку для доставки вакцины. Как он обошелся без холодильников? Для него решение было очевидным – он перевез вакцину в живых «контейнерах».

 Дело в том, что среди прочих симптомов у больного появляются своеобразные пузырьковые высыпания на коже и слизистых оболочках, примерно на десятый день инфицирования. Из своего опыта Франциско определил примерное время океанского плавания до Южной Америки и отобрал в экспедицию около двадцати здоровых мальчишек-сирот, возрастом 8-10 лет. При отплытии экспедиции он привил первого мальчика, а дальше примерно каждые десять дней забирал из созревших пузырьков лимфу и прививал следующему мальчику, через десять дней - следующему, и так далее.

 Благополучно дойдя до Америки, он побывал в Пуэрто-Рико , Гаване, Каракасе, Пуэрто-Кабельо, Веракрусе и Мехико – королевский врач и его маленькие пациенты помогли вакцинировать более ста тысяч поселенцев. Потом вакцина была доставлена в Техас на севере и Новую Гранаду на юге. Затем по той же технологии ее привезли на Филиппины и в Китай.

 По современным меркам, такой способ транспортировки сочли бы бесчеловечным и аморальным. Но в начале XIX века на такие вещи смотрели иначе, да и колонии надо было реально спасать.

Вот так, двадцать безвестных мальчишек спасли жизни миллионов.

_____________________________________________

Автор: Сергей Левашов

Кто не пишет букву Ё, пусть передохнет!

По просьбе Bill Ein'a публикую заметку про ё в русском языке.

«На следующей неделе Москва передохнет от холода.» Время, место и причина в этой фразе постоянно меняются, но суть остаётся прежней: кто-то должен передохнуть. Или передохнуть. В любом случае, нас интересует не судьба передохнувших, а причина каламбура. Буква Ё. Её хотели убрать уже тогда, когда ещё даже официально не ввели, но она сохранилась до наших дней. Сегодня мы поговорим о непростой истории этого «е с точками».

Начнём с того, как вообще так получилось, что букв стало не хватать. При Петре алфавит сокращали, при большевиках через три столетия тоже, а тут в 18 веке вдруг решили дополнить. Зачем? Неужели кириллица не отражала все звуки русского языка? Отражать-то отражала. Когда-то. В момент создания. Но язык – штука живая, и из-за этого могут меняться не только слова, к чему мы все привыкли, но и звуки. Например, три палатализации и падение редуцированных (как-нибудь про это обязательно расскажу) очень сильно поменяли язык и во многом заложили основы современного русского. Нас же сейчас интересует другой фонетический процесс – переход [э] в [о], или «ёкание».

Начался он в эпоху позднего древнерусского языка, то есть в 12-14 веке, когда наш язык был всё ещё жутко архаичным и непонятным. Таковым его отчасти делали некоторые языковые законы. Например, закон слогового сингармонизма, согласно которому, если упростить, твёрдые согласные могли стоять только с гласными Ы, А, О, У, а мягкие – с гласными Э и И. Теперь давайте проведём небольшую артикуляционную разминку.

Произнесите по очереди звуки [о], [ы], [э] (как в слове «место», а не как в «мэр»). Заметьте: с каждым звуком язык оказывается всё ближе к верхним зубам. Отлично, а теперь произносите пары «твёрдый-мягкий согласный»: [л]-[л’], [б]-[б’], [с]-[с’]. Заметили, как язык поднимается при произнесении мягкого? Так вот, при произнесении звуков [э] и [и] язык поднят сильнее всего, поэтому произносить перед ними мягкий согласный удобно: язык почти не двигается. Сравните движения языка при произнесении «лёд» и «лед». Во втором случае он проделывает куда меньший путь. Получается отлично, замечательно и удобно, но к 12 веку закон сингармонизма ослабел, начал допускать много исключений, и тут всё заверте…

Первыми пали исконно мягкие согласные, то есть сонорные ([л],[н],[р],[й]), шипящие и [ц] (он тогда ещё был мягким и отвердел как раз, когда закончился переход е в о): нести – нёс, пчела – пчёлы. Следом по определённой закономерности пошли остальные мягкие. Также [э] превратилось в [о] на концах слов. Процесс произошёл во многих слогах, но сохранился только под ударением, поэтому получившийся звук оказался всегда ударным и остаётся таким по сей день. При этом некоторые слова, тот же «персик», хоть и соответствовали всем требованиям, сохранили свой [э]. Происхождение звука выяснили, теперь переходим к букве.

В некотором царстве, в некотором государстве жил писатель Николай Михайлович Карамзин. Жил, писал и однажды придумал букву. Нет, не вот так вот с неба взял, а поддержал начинание Академии наук и вместо предлагаемой учёными io начал использовать ё. Об этом пишет Александр Реформатский – одна из знаковых фигур советской филологии. Такого мнения наука придерживалась очень долго, и миф о «Карамзине-создателе буквы Ё» прочно закрепился в обществе. Нет, здесь не было чьего-то злого умысла, просто правду историки узнали не так давно.

На самом деле, автором буквы являлась княгиня Екатерина Дашкова (первая в мире женщина-руководитель Академии наук, не то что в этих ваших феодально-маскулинных Европах). На заседании 18 ноября 1783 года Екатерина Романовна сказала, что негоже один звук обозначать двумя буквами (на тот момент предлагали сделать обозначение io) и нарисовала букву ё. По одной из версий, Дашкова вдохновлялась шведским алфавитом, по другой – просто сделала что-то среднее между ïo (использовалось параллельно с io) и буквой е (превращения которой, как мы помним, всю кашу и заварили). Как бы то ни было, мудрым мужам предложение понравилось и его приняли. Вот только сторис: «Смотрите, чЁ придумали» запостить было некуда, посему буква начала распространяться только через 12 лет. Первым напечатанным словом с Ё в 1795 году стало слово «всё» в книге Ивана Дмитриева «И мои безделки». И лишь спустя ещё год в игру вступает Карамзин и его альманах «Аониды». Кстати, неизвестно, сам писатель придумал использовать новинку или же это была инициатива издательства, потому что «Историю государства Российского» Николай Михайлович писал без Ё.

И всё бы хорошо, но вот только ёканье в то время считалось признаком малограмотной черни, и высокодуховным людям новая буква была, в общем-то, не нужна. Не произносили они так слова. К началу ХХ века ситуация постепенно изменилась, но тут пришли большевики. Нет, букву Ё не запрещали, ниоткуда не убирали, но использовать как-то тихо молча прекратили. Лишние чернила всё-таки, а людям и без точек понятно, что за слово. Такое безобразие продолжалось до 1942 года, когда Сталин увидел захваченные немецкие карты. На них фрицы старательно выводили О на месте русской Ё. Наши карты в то время такой точностью не блистали. Поэтому 24 декабря народный комиссар просвещения Потёмкин (что-то мне подсказывает, что по личным мотивам) ввёл обязательное употребление буквы Ё везде, где она есть.

Как это часто бывает, вскоре всем стало до лампочки. Лишний раз двигать рукой на письме никто не хотел, так что точки снова исчезли, и все вернулось на круги своя. Сейчас буква всё ещё пребывает в подвешенном состоянии: её обязательно использовать только там, где могут быть разночтения. Необязательность буквы Ё подарила нам Фета вместо Фёта, «жителей Москвы», которые уже в который раз «передохли» от какой-то напасти и повторяющийся квест «Проверь, как тебя записали» у всех носителей буквы в ФИО. А ещё в честь буквы Ё в Ульяновске в 2005 году поставили памятник.

Как-то так…

__________________________________

Автор: Дмитрий Жаров